Про него говорят — ледяной, как февральский ветер; будто кто-то решил воплотить в человеке зиму.
Я смотрю и любуюсь: найдётся ли что на свете краше вымерзших глаз, потеплевших неуловимо? Я смотрю и любуюсь на пряди белее снега и усмешки черту, обжигающую морозом. Будто в долгую ночь вышла из теплоты ночлега лечь в объятья пурги, обещающей сны и грёзы.
Запалить бы очаг, отогреться б вином с гвоздикой, обернуться б в меха чернобурых лисиц да норок…
Только солнце бросает на острые скулы блики — и я вновь замираю, вглядевшись в волшебный морок. Потому что нельзя отвернуться, сбежать, забыться, попросить пульс стучаться под кожей чуть-чуть потише.
Он поводит плечом, прячет взгляда лёд за ресницы — и сбивается сердце, и сердце меня не слышит.